Железные Наркомы. Ежов

«Железный нарком» был приговорен к смерти уже в момент назначения на высокую должность

«Ежовщина» - по-советски хлесткое словечко, появившееся в отечественной прессе в 1939 году. Те же люди, которые двумя годами ранее пели дифирамбы «железному наркому», стали презрительно улюлюкать, провожая его на суд и казнь. Лучший из подручных Николая Ежова , лично пытал бывшего шефа, выбивая из него признания в государственной измене.

Что же произошло? Почему Иосиф Сталин (а без него такие решения не принимались) отдал приказ об уничтожении человека, который яростнее, чем кто бы то ни было, боролся с его врагами?

Палач вместо бизнесмена

Чтобы понять, зачем Сталину вообще понадобился Ежов, необходимо разобраться, кто был предшественником Николая Ивановича и куда этот предшественник делся.

Генрих Григорьевич Ягóда возглавлял Наркомат внутренних дел со дня создания ведомства в 1934 году, а до этого еще несколько лет был фактическим руководителем ОГПУ (формальный глава Управления Вячеслав Менжинский последние годы жизни практически не вставал с постели). Член РСДРП с 1907 года, верный товарищ, несгибаемый революционер, друг Дзержинского и Менжинского, именно он стоял у начала того, что теперь называют массовыми репрессиями. Нет, и до этого времена были отнюдь не вегетарианскими, но Ягода поставил борьбу с неугодными элементами не только на массовую, но и на коммерческую основу. Главное управление лагерей, ГУЛаг, - шедевр мысли Ягоды: из обычных исправительных колоний и лагерей смерти он выстроил продуманную производственную систему, которая стала важнейшей частью советской экономики.

Методы работы Ягоды не устраивали многих партийцев, они возражали против назначения его на высшую милицейскую должность, но убийство Сергея Кирова в декабре 1934 года списало всё: маховик репрессий был запущен. Самым громким делом времен Ягоды стал разгром «оппозиции Зиновьева - Каменева »: пули, которыми были расстреляны эти бывшие руководители советского государства, Ягода сохранил себе на память. Впоследствии Ягода взялся за «преступную группу Бухарина - Рыкова », но успел лишь начать дело: чуть позже его расстреляют как члена той же самой «преступной группы».

При этом сам Ягода был противником расстрелов: он относился к арестованным с рачительностью хорошего хозяина. В его представлении карательно-исправительная система должна была работать на благо страны, а не пускать в расход человеческий материал. Беломорканал, за строительство которого силами заключенных Ягода получил орден Ленина, отличался относительно мягким (по советским меркам) режимом, там еще существовали методы поощрения заключенных, льготные зачеты срока; лучше всего проявившие себя работники-зеки даже получали государственные награды. Нет сомнений, что на Западе Ягода стал бы крупным бизнесменом; даже из СССР, по некоторым данным, он ухитрился наладить нелегальную поставку леса в США с зачислением оплаты на его швейцарский счет.

Конечно, бизнесмен не мог выполнить задачу Сталина - ликвидацию целого поколения большевиков, чтобы начать строительство системы с чистого листа. Поэтому на смену ему пришел палач.

Большой террор

Практически все члены сталинской верхушки были людьми крайне низкого роста, (165-сантиметровый Ягода оставался одним из самых высоких в том правительстве), но Ежов выделялся даже среди них: 151 сантиметр! Недостаток физических данных, впрочем, не мешал ему обладать невероятной работоспособностью. Один из руководителей молодого Ежова писал в начале 1930-х:

«Я не знаю более идеального работника, чем Ежов. Вернее, не работника, а исполнителя. Поручив ему что-нибудь, можно не проверять и быть уверенным - он все сделает. У Ежова есть только один, правда, существенный недостаток: он не умеет останавливаться. Иногда существуют такие ситуации, когда невозможно что-то сделать, надо остановиться. Ежов - не останавливается. И иногда приходится следить за ним, чтобы вовремя остановить».

В 1936 году Ягоду переместили в наркомат связи. Сталин писал тогда своим товарищам по Политбюро:

«Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока ОГПУ, опоздал в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей наркомвнудела».

Начались самые страшные годы в истории СССР. В отличие от Ягоды, который, судя по всему, даже не участвовал лично в пытках, Николай Ежов поставил избиения на поток; недостаточно усердствовавшие следователи сами становились жертвами. Массовые репрессии шли с сентября 1936 по октябрь 1938 года.

Освоившись в новой должности Ежов стал человеком №3 в советской иерархии - ближе к вождю был только Вячеслав Молотов . За 1937-1938 гг. Ежов входил в кабинет Сталина 290 раз - и средняя продолжительность встречи равнялась почти трем часам. Это, к слову, ответ тем, кто считает, что Сталин «ничего не знал» о пытках и репрессиях. Не знать было невозможно: так, в начале 1935 года 37 человек в СССР имели звание комиссаров госбезопасности - они занимали высокие посты, их боялись и считали всемогущими, назначение каждого из них утверждал лично Сталин. До весны 1940 года из этих 37 дожили двое.

Одновременно прошла вторая волна репрессий против кулаков (к тому времени давно уже бывших), а также зачистки в национальных республиках и автономиях. В целом же во время работы Ежова во главе наркомата только по политическим обвинениям было расстреляно 681 692 человека, еще больше - приговорены к длительным срокам заключения.

Самые известные жертвы этого периода (помимо собственно чекистов, среди которых шли самые жестокие чистки) - военачальники Михаил Тухачевский , Иона Якир , Василий Блюхер , Павел Дыбенко , физик , экономист Николай Кондратьев , поэты Сергей Клычков , Осип Мандельштам , Павел Васильев , Владимир Нарбут , режиссер Всеволод Мейерхольд и многие, многие другие. Чудом выжили те, кто в будущем станет гордостью нации: Сергей Королев , Лев Гумилев , Николай Заболоцкий … Абсолютная ненужность этих жертв и неадекватность инициаторов террора сегодня не вызывают никаких сомнений. Нормальный человек просто не стал бы, да и не смог бы организовать подобное: тут и пригодился «идеальный исполнитель» Ежов.

В СССР был организован настоящий культ личности Ежова. О нем писали школьные сочинения и парадные портреты, ему посвящали трудовые подвиги и торжественные застолья. Казахстанский поэт Джамбул писал:

… Раскрыта змеиная вражья порода
Глазами Ежова - глазами народа.
Всех змей ядовитых Ежов подстерег
И выкурил гадов из нор и берлог.
Разгромлена вся скорпионья порода
Руками Ежова - руками народа.
И Ленина орден, горящий огнем,
Был дан тебе, сталинский верный нарком.
Ты - меч, обнаженный спокойно и грозно,
Огонь, опаливший змеиные гнезда,
Ты - пуля для всех скорпионов и змей,
Ты - око страны, что алмаза ясней…

В апреле 1938 года нарком внутренних дел Ежов получил «в нагрузку» пост наркома водного транспорта, что, как и в случае с «наркомом связи» Ягодой, стало сигналом скорой опалы.

Козел отпущения

Что же произошло, почему Сталин разуверился в «оке яснее алмаза»? В 1941 году, через год после расстрела «железного наркома», «отец народов» скажет:

«Ежов мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь ему в Наркомат - говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК - говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом - оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли».

Конечно, Сталин лукавил, и 850 часов его встреч с Ежовым за полтора года - тому верное свидетельство. Никакого внезапного разочарования в Ежове у Сталина не было. Николай Иванович изначально был выбран в качестве одноразового инструмента для самой грязной работы, для которой другие деятели того времени были малопригодны.

Обуреваемый комплексами, завидовавший всем мужчинам нормального роста, Ежов стал именно тем человеком, который был нужен Сталину, чтобы сперва провести репрессии, а потом переложить всю ответственность за них. Думается, уже в момент назначения Ежова Сталин знал, что после «острой фазы» репрессий его сменит Лаврентий Берия , который будет работать с усмиренным, покорным контингентом.

В ноябре 1938 года еще находившийся на свободе и даже возглавлявший два наркомата Николай Ежов сам написал в Политбюро донос на самого себя, где признался в ответственности за вредительскую деятельность в НКВД и прокуратуре, в неспособности помешать . Через два дня это своеобразное прошение об отставке было принято: как Ежов подсидел Ягоду, так Берия организовал атаку на самого Ежова. Наркомом водного транспорта Ежов остался, но все уже было ясно: 10 апреля его арестовали в кабинете Георгия Маленкова - по интересному совпадению, самого добродушного, либерального члена сталинской гвардии.

В советской прессе появились разоблачения «перегибов» - Ежов был объявлен членом троцкистской группы, уничтожавшей старых большевиков и готовившей террористические акты.

Как и полагалось в то время, к обвинениям во вредительстве и шпионаже добавились сексуальные мотивы: у Ягоды нашли резиновый фаллос и порнографические карточки, а Ежов совершил, как теперь говорят, каминг-аут: признал свою нетрадиционную ориентацию.

И последние их слова на суде были в чем-то похожи. Когда прокурор Андрей Вышинский спросил: «О чем вы сожалеете, шпион и преступник Ягода?», тот ответил: «Очень сожалею… Очень сожалею, что, когда я мог это сделать, я всех вас не расстрелял». А Ежов с горечью констатировал: «Я почистил 14 000 чекистов, но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил».

8 апреля - 9 апреля Премьер-министр: Вячеслав Михайлович Молотов Предшественник: Николай Иванович Пахомов Преемник: Должность упразднена. Партия: ВКП(б) (с 1917) Национальность: русский Рождение: 19 апреля (1 мая)
Санкт-Петербург Смерть: 4 февраля
здание ВКВС , Москва Похоронен: В безымянной могиле на Донском кладбище (точное место не известно) Супруга: 1) Антонина Алексеевна Титова
2) Евгения Соломоновна Гладун-Хаютина Дети: Отсутствуют
приёмная дочь: Наталья

Никола́й Ива́нович Ежо́в (19 апреля (1 мая) - 4 февраля ) - советский государственный и политический деятель, народный комиссар внутренних дел СССР ( -), генеральный комиссар госбезопасности (). Год, на всём протяжении которого Ежов находился в должности - - стал символическим обозначением репрессий; сам этот период очень скоро стали называть ежовщиной . Из-за своего невысокого роста (151 см) в народе был прозван «Кровавым карликом».

Детство и юность

В своих анкетах и автобиографиях Ежов утверждал, что родился в 1895 году в Петербурге в семье рабочего-литейщика. На момент рождения Николая Ежова семья, судя по всему, проживала в селе Вейверы Мариампольского уезда (ныне Литва) Сувалкскогй губернии (г. Сувалки ныне в составе Польши), а три года спустя, когда его отец Иван Ежов, родившийся в Тульской губернии, получил повышение и был назначен земским стражником Мариампольского городского участка, - переехала в Мариамполь . Его мать, Анна Антоновна, была литовкой.

В 1906 году Николай Ежов отправился в Петербург, в ученье к портному, родственнику. Отец спился и умер, о матери ничего не известно. В детстве по некоторым данным жил в приюте для сирот. В 1917 году вступил в большевистскую партию .

Начало карьеры

Данные о деятельности Ежова в области собственно разведки и контрразведки неоднозначны. По отзывам многих ветеранов разведки, Ежов был в этих делах абсолютно некомпетентен и всю энергию посвящал выявлению внутренних «врагов народа». С другой стороны, при нём органами НКВД был похищен в Париже генерал Е. К. Миллер () и проводился ряд операций против Японии , за рубежом был организован ряд убийств неугодных Сталину лиц.

Ежов считался одним из главных «вождей», его портреты печатались в газетах и присутствовали на митингах. Широкую известность получил плакат Бориса Ефимова «Ежовые рукавицы», где нарком берёт в ежовые рукавицы многоголовую змею, символизирующую троцкистов и бухаринцев . Была опубликована «Баллада о наркоме Ежове», подписанная именем казахского акына Джамбула Джабаева (по некоторым данным, сочинённая «переводчиком» Марком Тарловским). Постоянные эпитеты - «сталинский нарком», «любимец народа».

Помню, когда я изучал [реабилитационное] дело Ежова, меня поразил стиль его письменных объяснений. Если бы я не знал, что за плечами у Николая Ивановича незаконченное низшее образование, то мог бы думать, что это так складно пишет, так ловко владеет словом хорошо образованный человек. Поражает и масштаб его деятельности. Ведь именно этот невзрачный, необразованный человек организовал строительство Беломорканала (начал эту «работу» его предшественник Ягода), Северного пути, БАМа.

Подобно Ягоде, Ежов незадолго до своего ареста (9 декабря) был смещён из НКВД на менее важный пост, что является признаком его опалы. Первоначально его по совместительству назначили наркомом водного транспорта (НКВТ): эта должность имела отношение к предшествующей его деятельности, так как сеть каналов служила важным средством внутренней связи страны, обеспечивающим государственную безопасность, и возводилась зачастую силами заключённых. После того, как 19 ноября 1938 года в Политбюро обсуждался донос на Ежова, поданный начальником НКВД Ивановской области Журавлёвым (который вскоре перемещён на пост начальника УНКВД по Москве и Московской области, а 31 декабря 1938 года арестован и вскоре расстрелян), 23 ноября Ежов написал в Политбюро и лично Сталину прошение об отставке. В прошении Ежов брал на себя ответственность за вредительскую деятельность различных «врагов народа» , проникших по недосмотру в НКВД и прокуратуру, а также за бегство ряда разведчиков и просто сотрудников НКВД за границу (в 1937 полпред НКВД по Дальневосточному краю Люшков бежал в Японию, в то же время сотрудник НКВД УССР Успенский скрылся в неизвестном направлении и т.д.), признавал, что «делячески подходил к расстановке кадров» и т. п. Предвидя скорый арест, Ежов просил Сталина «не трогать моей 70-летней старухи матери». Вместе с тем, Ежов подытожил свою деятельность так: «Несмотря на все эти большие недостатки и промахи в моей работе, должен сказать, что при повседневном руководстве ЦК НКВД погромил врагов здорово…»

Арест и смерть

Источники

• Алексей Павлюков Ежов. Биография . - М.: «Захаров», 2007. - 576 с. - ISBN 978-5-8159-0686-0
• Н. Петров, М. Янсен "Сталинский питомец" - Николай Ежов , пер. с англ. Н.Балашов, Т.Никитина - М.: РОССПЭН, Фонд Первого Президента России Б.Н.Ельцина, 2008. 447 с. - (История сталинизма). ISBN 978-5-8243-0919-5

Ссылки

Предшественник:

Сила большевистской партии именно в том и состоит, что она не боится правды и смотрит ей прямо в глаза (Сталин).
Поэтому правду говорить нужно, как бы тяжела она не была. Говорить правду необходимо ибо именно правдой мы выбиваем козыри из рук антисоветчиков

Если в тридцатые годы и был какой-либо человек, сравнимый по популярности со Сталиным - это был Ежов. Ежов был на рисунках, плакатах, на демонстрациях, сидел в президиумах, ему посвящали стихи, ему писали письма.

Я не буду вдаваться в судебное дело Ежова. Может, Ежов и не был иностранным шпионом. Но что ясно на 100 % - то что Ежов, встав у руля НКВД, не смог удержать себя в руках, его развратила безграничная власть, он стал легальным убийцей, но уже не мог ни понять этого, ни осознать. Именно ему повсюду мерещились враги и заговоры, именно он смог убедить в этом всех остальных, именно он затеял террор.

"...ошибся и за это должен нести ответственность. Не касаясь ряда объективных фактов, которые в лучшем случае могут кое-чем объяснить плохую работу, я хочу остановиться только на моей персональной вине как руководителя Наркомата. Во-первых, совершенно очевидно, что я не справился с работой такого ответственного Наркомата, не охватил всей суммы сложнейшей разведывательной работы. Вина моя в том, что я вовремя не поставил этот вопрос со всей остротой, по-большевистски, перед ЦК ВКП(б). Во-вторых, вина моя в том, что, видя ряд крупнейших недостатков в работе, больше того, даже критикуя эти недостатки у себя в Наркомате, я одновременно не ставил этих вопросов перед ЦК ВКП(б). Довольствуясь отдельными успехами, замазывая недостатки, барахтаясь один, пытался выправить дело. Выправлялось туго — тогда нервничал. В-третьих, вина моя в том, что я чисто Делячески подходил к расстановке кадров. Во многих случаях, политически не доверяя работнику, затягивал вопрос с его арестом, выжидал, пока подберут другого. По этим же деляческим мотивам во многих работниках ошибся, рекомендовал на ответственные посты, и они разоблачены сейчас как шпионы. В-четвертых, вина моя в том, что я проявил совершенно недопустимую для чекиста беспечность в деле решительной очистки отдела охраны членов ЦК и Политбюро. В особенности эта беспечность непростительна в деле затяжки ареста заговорщиков по Кремлю (Брюханова и др.). В-пятых, вина моя в том, что, сомневаясь в политической честности таких людей, как бывший начальник УНКВД ДВК предатель Люшков и в последнее время Наркомвнудел Украинской ССР председатель Успенский, не принял достаточных мер чекистской предупредительности и тем самым дал возможность Люшкову скрыться в Японии и Успенскому пока неизвестно куда, розыски которого продолжаются. Все это, вместе взятое, делает совершенно невозможным мою дальнейшую работу в НКВД. Еще раз прошу освободить меня от работы в Наркомате внутренних дел СССР. Несмотря на все эти большие недостатки и промахи в моей работе, должен сказать, что при повседневном руководстве ЦК НКВД погромил врагов здорово". (из записки Н.И. Ежова в Политбюро ЦК ВКП(б) 23 ноября 1938 года)

Ежова необходимо было остановить. И вина ЦК 1937-38 гг. в том, что ЦК не сразу разобрался в какого монстра превратился Ежов.

С помощью Л.П. Берии удалось остановить террор зарвавшегося Ежова. В 1939 были пересмотрены дела множества осужденных. Триста тысяч человек были реабилитированы.

"Придя в органы НКВД, я первоначально был один. Помощника у меня не было. Я вначале присматривался к работе, а затем начал свою работу с разгрома польских шпионов, которые пролезли во все отделы органов ЧК. В их руках была советская разведка. Таким образом, я, «польский шпион», начал свою работу с разгрома польских шпионов. После разгрома польского шпионажа я сразу же взялся за чистку контингента перебежчиков. Вот так я начал свою работу в органах НКВД. Мною лично разоблачен Молчанов, а вместе с ним и другие враги народа, пролезшие в органы НКВД и занимавшие ответственные посты. Люшкова я имел в виду арестовать, но упустил его, и он бежал за границу." 3 февраля 1940 года)

"Я в течение двадцати пяти лет своей партийной жизни честно боролся с врагами и уничтожал врагов. У меня есть и такие преступления, за которые меня можно и расстрелять" (Последнее слово Н. И. Ежова на судебном процессе 3 февраля 1940 года)

"При обыске в письменном столе в кабинете Ежова в одном из ящиков мною был обнаружен незакрытый пакет с бланком «Секретариат НКВД», адресованный в ЦК ВКП(б) Н. И. Ежову, в пакете находилось четыре пули (три от патронов к пистолету «Наган» и одна, по-видимому, к револьверу «Кольт»).
Пули сплющены после выстрела. Каждая пуля была завернута в бумажку с надписью карандашом на каждой «Зиновьев», «Каменев», «Смирнов» (причем в бумажке с надписью «Смирнов» было две пули). По-видимому, эти пули присланы Ежову после приведения в исполнение приговора над Зиновьевым, Каменевым и др. Указанный пакет мною изъят." (Из рапорта Капитана государственной безопасности Щепилова 11 апреля 1939 года)

"Я почистил 14 000 чекистов. Но моя вина заключается в том, что я мало их чистил. У меня было такое положение. Я давал задание тому или иному начальнику отдела произвести допрос арестованного и в то же время сам думал: ты сегодня допрашиваешь его, а завтра я арестую тебя. Кругом меня были враги народа, мои враги. Везде я чистил чекистов. Не чистил лишь только их в Москве, Ленинграде и на Северном Кавказе. Я считал их честными, а на деле же получилось, что я под своим крылышком укрывал диверсантов, вредителей, шпионов и других мастей врагов народа". (Последнее слово Н. И. Ежова на судебном процессе 3 февраля 1940 года)
Даже в последний день Ежов не смог осознать тот ужас, отцом которого он был.

«Стрекоза» ЦК КПСС

Пока он пытал невиновных в застенках Лубянки, гноил их в лагерях и подписывал расстрельные списки, она порхала по театральным премьерам и кремлевским банкетам в окружении многочисленных любовников. Но он прощал, и они были вместе. И умерли почти вместе: она – от присланного им спасительного яда, он – от пули товарищей по партии. История любви и смерти сталинского палача Николая Ежова и большевистской светской львицы Жени Фейгенберг.

Середина августа 1938 года, дача наркома внутренних дел Ежова в Дугино, поздний вечер. В доме ужинают, за столом трое – сам Ежов, его жена Евгения Соломоновна Хаютина и ее подруга Зинаида Гликина. «Железный нарком» мал ростом, щупл, узкогруд и похож на тролля из немецкой сказки-страшилки. Сходство усугубляет то, что Ежов всё время кривит губы – сегодня он не в настроении. Евгения Хаютина на девять лет моложе мужа. Жена наркома – женщина видная, она красива какой-то южной, знойной красотой. Да и Хаютина она лишь по первому мужу, а в девичестве носила фамилию Фейгенберг. После ужина пару ждёт грандиозный скандал, который спустя несколько месяцев Зинаида Гликина опишет на допросе в НКВД:
– Ты с Шолоховым жила? – спросил Ежов жену, извлек пачку бумаг и заставил ее читать, причем не про себя, а вслух.
Женя Хаютина начала было читать, но тут же запнулась – это была расшифровка прослушки ее вчерашней встречи с Михаилом Шолоховым в гостинице «Националь». Стенографистка отнеслась к своей работе творчески, даже снабдила расшифровку поясняющими комментариями: «идут в ванную» или «ложатся в постель». Нарком выхватил у жены листки, швырнул их на пол и начал бить жену. Бил он ее всерьез: и по лицу, и в грудь. Зинаида Гликина в ужасе выбежала из комнаты: она-то считала, что у Ежовых – открытый брак и измены они друг от друга не скрывают, поэтому увиденная семейная сцена поразила ее вдвойне.

Николай Ежов был тогда заведующим орграспредотделом ЦК ВКП(б). Главный большевистский кадровик и бывшая машинистка советского торгпредства в Берлине Женя Хаютина познакомились в 1929 году в сочинском санатории. Он был невзрачен, но обходителен и мил. И очень трогателен, что хорошо действовало на женщин: к слову, жена бывшего начальника Ежова Ивана Москвина, впоследствии репрессированная вместе с мужем, жалела его и старалась всячески подкормить:
– Кушайте, воробушек!..

Воробушек и в самом деле был слаб здоровьем: туберкулез, анемия и еще целый букет болезней, включая давний, но залеченный сифилис. Работал Ежов, тем не менее, не жалея себя, и так же истово преследовал женщин. Позже на допросе в НКВД Зинаида Гликина расскажет, что Ежов не давал прохода даже домашней прислуге.

За Женей он начал ухаживать сразу в Сочи, потом роман продолжился в Москве. Ежов к этому времени развелся, ее текущий брак с Гладуном окончательно истлел, и в 1931 году они поженились. Оба – каждый на свой лад – были детьми нового времени, и в этом отношении составляли гармоничную пару. Ежову – пареньку из бедной рабочей семьи, вступившему в партию, революция дала все. Он преданно ей служил и быстро взлетел на самый верх: путь от писаря при мелком саратовском комиссаре до заведующего ключевым отделом ЦК был пройден всего за восемь лет. А Женя Фейгенберг, девушка из еврейской купеческой семьи, получила свободу и воспользовалась ей в полной мере. Интеллигентные мальчики и девочки отлично помнили старый мир: в нем их ждала жестко регламентированная, расписанная от «а» до «я» жизнь…

И вдруг все это рухнуло, в 20-е годы стало возможно всё, неприкасаемой была только советская власть. Евгения Фейгенберг-Хаютина с двумя ее номенклатурными браками – первый муж был начальник отдела в наркомате, второй работал секретарём советского торгпредства в Лондоне, – опытом заграничной жизни, легким нравом, врожденной смелостью и организационным даром стала идеальным человеком нового времени.

За спиной рабочего паренька Ежова была бедная, полная унижений юность. Известно, что его неоднократно били в детстве на улице, и в числе хулиганов был даже его родной брат Иван, однажды сломавший об него мандолину. В царской армии Ежов все больше болел, в Гражданскую войну ничем не отличился: был вроде призван, но пересидел ее в тылу. В партию вступил не рано и не поздно, в августе 1917-го – и «старым большевиком» не считался, но и к «примазавшимся» не попадал. Его партийная карьера сразу задалась: тот же его бывший начальник, Москвин, говорил, что «как у работника, у Ежова недостатков нет – кроме чрезмерной, из ряда вон выходящей исполнительности».

И всюду, куда попадал Ежов, его ценят, и любят, и стараются удержать. ЦК чуть ли не силой выцарапывает его из казахского крайкома, хотя первый секретарь ЦК казахской компартии Голощекин хочет сделать Ежова своим преемником. В отпуск и санаторий его приходится отправлять почти насильно – в противном случае доктора из ведомственных поликлиник не ручаются ни за что: «организм у товарища Ежова слабый, изнуренный непосильный работой ». Но даже из отпуска или санатория он снова рвется в Москву. Пойди найди такого работника, когда проверенные годами партийные товарищи бездельничают и прямо на глазах спиваются.

Другой разговор, какой он был человек. Хотя до поры до времени складывается ощущение, что вроде неплохой. Да и никто из знавших его до работы в НКВД не вспоминал о ежовском садизме. Однако образованием, рефлексиями и душевным багажом Ежов, конечно, обременен не был. Внутреннего стержня, похоже, тоже у него не имелось: перед вождем и партией он – чистый лист, на котором можно намалевать что угодно.

Телом Ежов, может, и был слаб, зато крепок характером. Видимо, поэтому Сталин доверил выдвиженцу перетрясти всю страну, а перед этим – зачистить сплоченную, опасную, жёсткую и лишенную иллюзий чекистскую корпорацию. Он ее и почистил: уничтожил почти всю верхушку НКВД – посадил и расстрелял больше 14 тысяч рядовых чекистов. А к моменту семейного скандала в Дугино Ежов репрессировал уже сотни тысяч человек, причем множество людей лично пытал, выбивая из них признательные показания. Ну и, конечно, вместе с остальными членами сталинской верхушки подписывал массовые смертные приговоры. От такой жизни у Ежова, понятное дело, развился сильнейший невроз – его он глушил коньяком и водкой. Видимо, в какой-то момент «железный нарком» сорвался и припомнил жене Шолохова. Помирились они, однако, быстро: Николай Иванович очень любил свою Женю.

Позже будут перечислять ее любовников, многие имена всплывут на допросах в НКВД. Назовут и писателя Исаака Бабеля, и исследователя Арктики Отто Шмидта. Когда Бабель будет арестован, свой интерес к семейству Ежова он объяснит тем, что ему хотелось рассмотреть главного чекиста вблизи, почувствовать, понять. НКВД в те годы и впрямь обладал особым, страшным и притягательным ореолом, как подчас случается с откровенным злом, и к чекистам тянулись многие замечательные люди – от Есенина до Маяковского. Но жена наркома, кажется, всего этого не чувствовала: она жила вне того мира, что ее муж. Она превратила свой новый дом в литературный салон. Да и работа у нее была интересная: формально она числилась заместителем главного редактора журнала «СССР на стройке», фактически же – им руководила. Ежов до поры до времени не докучал ей ревностью, у нее было множество поклонников, была прекрасная светская жизнь – премьеры, приемы, кремлевские банкеты. «Стрекоза» – так прозвали ее дамы из высшего партийного света.

История с Шолоховым, скорее всего, взбесила Ежова потому, что НКВД разрабатывал тогда писателя, ещё не ставшего иконой советской литературы, и даже готовил его арест. Но Шолохов сыграл на опережение: написал письмо о перегибах НКВД «на местах» и ухитрился передать его сталинскому секретарю Поскребышеву. Для этого ему пришлось, скрываясь от чекистов, ехать в Москву на товарном поезде. Продолжение этой истории известно только со слов самого Шолохова: якобы у Сталина прошло экстренное совещание, на которое Шолохова доставили сильно нетрезвым, и что Сталин был суров с Ежовым, и Шолохова в результате не тронули, а опохмелял его потом сам Поскребышев.

«Большой террор» не мог продолжаться бесконечно: уже был истреблен малейший намек не только на оппозицию, но и на любое вольнодумство, страна приведена в состояние безропотного смирения, которого хватило на много десятилетий вперед. И ритуальная казнь того, кто всю эту зачистку воплотил, стала неизбежной. Падение было неминуемо. Ему предшествовали демонстративные проявления «высочайшего неудовольствия»: Ежову назначили нового первого заместителя – бывшего первого секретаря ЦК КПб Грузии Лаврентия Берию, который должен был присматривать за своим начальником. А самого Ежова неожиданно назначили наркомом водного транспорта, но с сохранением поста главы НКВД, правда, только пока – так готовилась аппаратная рокировка: предшественника Ежова, Ягоду, перед арестом перебросили на почтовый наркомат. Случилось это всё в августе 1938-го, в те же дни, что и семейная ссора на даче в Дугино.

На допросе Зинаида Гликина вспомнит ходившие тогда по Москве слухи, что, мол, делом об адюльтере жены наркома занимался лично Сталин. Столичное «сарафанное радио» почти не ошиблось: Сталин велел Ежову развестись. Но дело было, конечно, не в Шолохове: «вождь всех народов» помнил о «троцкистских связях жены наркома». Обвинение в троцкизме было выдуманным и совершенно несостоятельным, но в тоже время – смертоносным. Ежов рассказал обо всём жене, разводиться они не захотели. Сталин снова приказал ему развестись. Ежов опять поговорил с женой, но результат был таким же – он слишком любил свою Женю.

Евгения Хаютина сходила с ума от ужаса и писала Сталину – тот не отвечал. Ежов отправил жену на отдых в Крым, и оттуда она слала ему отчаянные письма: «Колюшенька, в Москве я была в таком безумном состоянии, что не могла даже поговорить с тобой. Очень тебя прошу, и не только прошу, а настаиваю проверить всю мою жизнь. Если еще живу, то только потому, что не хочу тебе причинять неприятности». Но от него ничего уже не зависело: НКВД брал в свои руки Берия, в наркомат водного транспорта Ежов если и приезжал, то только чтобы выпить в своем кабинете. Естественно, что дела в вверенном теперь Ежову наркомате стали разваливаться, а его заместитель написал на него докладную, и ей, конечно же, дали ход.

Вскоре арестовали Зинаиду Гликину, и у Евгении Хаютиной началось сильнейшее нервное расстройство. Её госпитализировали в санаторий имени Воровского – его здание до сих пор стоит в парке московского кинотеатра «Варшава». О дальнейшем говорят по-разному: кто-то считает, что люминал она раздобыла сама, другие думают, что яд ей прислал муж, и к нему была приложена безделушка – условный знак, означавший, что ей пора уходить. Её преследовали со всех сторон и как будто выдавливали из жизни. Хаютина отравилась 19 ноября 1938 года, спасти ее не удалось. Жену тогда еще наркома водного транспорта хоронили с почетом. Самого Ежова при этом на похоронах не было, своим домашним он сказал: «Женя хорошо сделала, что отравилась, а то бы ей хуже было».

Спустя несколько месяцев, 10 апреля 1939-го, Берия арестовал Ежова прямо в кабинете Маленкова. Ежова пытали и среди прочего оказалось, что, выпивая с кем-то из старых друзей, он вовсю ругал Берию и советскую власть. К слову, Сталин потребует разыскать ежовского собутыльника, что лишний раз подчеркивает, насколько «вождь всех народов» был погружен в детали этого дела и им руководил. Следователи также узнали о бисексуальности Ежова, что само по себе по советским законам считалось преступлением. Но главные обвинения, конечно же, касались измены родине: Ежова признали виновным в подготовке государственного переворота и убийстве руководителей советского государства. Ежов все обвинения категорически отвергал и единственной своей ошибкой назвал то, что «мало чистил органы от врагов народа». Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Ежова к расстрелу, 4 февраля 1940 года приговор был приведен в исполнение.

А Женечка, прожившая свою короткую жизнь с таким удовольствием и так легко, улизнула от следствия, пыток и казни. Советская власть перемолола поколение ее ровесников, относившихся к новой жизни как к веселому карнавалу и приключению. Из поэтессы Берггольц на допросе выбили ребенка, режиссер Сац – тоже жена наркома – сидела, как и Полина Жемчужина – супруга Молотова, как и сотни тысяч других, которые раньше времени легли в землю, сполна выпив чашу страданий.

В 1998 году Военная коллегия Верховного суда уже Российской Федерации отказала в посмертной реабилитации Ежова как организатора массовых репрессий и убийств.

Алексей Филиппов

Расстрел Николая Ежова

Когда мы приехали на спецобъект № 110 для участия в казни бывшего наркома, было очень холодно. По темному небосклону кто-то щедрой рукой рассыпал горошины звезд. Огромная луна зловеще освещала территорию монастыря. Где-то брехали собаки. Под ногами скрипел снег. Аккуратно расчищенные дорожки. Свет в завешенных окнах жилых помещений. Часовые в тулупах и валенках равнодушно смотрели на группу гостей. Для них этот вечер еще один в их службе, почти ничем не отличавшийся от того, что было вчера и что будет завтра.

Для меня всегда оставалось загадкой, как можно годами служить в таком месте. Ведь многие из них были сверхсрочниками. Скучно ведь так жить, когда все события знаешь наперед. Я бы так не смог. Из-за этого я поступил в пограничное училище. На границе каждый день что-то новое происходит. Там ты сам себе командир. Причем не важно, рядовой ты или начальник заставы. А здесь – тупо выполняешь требования Уставов и приказы, и так каждый день.

Когда мы вошли в здание, где содержались подследственные, я замыкал процессию. Робел я немного в присутствии такого количества начальников во главе с заместителем Главного военного прокурора. Внутри было жарко и душно. Лампочки под потолком заливали холл желтоватым светом. Встретивший нас старший надзиратель бодро отрапортовал о том, что заключенный содержится в камере на втором этаже, жалоб на здоровье и условия содержания не имеет.

– Тогда приступим, – буднично и тихо приказал заместитель Главного военного прокурора.

Мы по каменной лестнице поднялись на второй этаж. Узкий и длинный коридор. По нему, неслышно ступая, прохаживаются двое надзирателей. Периодически они заглядывают в глазки, которыми оборудованы двери камер.

– Здесь раньше кельи монахов находились, – пояснил старший надзиратель. – Они свои грехи перед богом замаливали, а теперь «враги народа» перед советской властью пытаются… – пошутил он и внимательно посмотрел на гостей.

Заместитель Главного военного прокурора едва заметно улыбнулся. Эту шутку он слышал каждый раз, когда приезжал сюда, и она ему уже надоела. Собеседник уловил настроение гостя и поспешил сообщить:

– Он в 27-й сидит. Это вот там, где круглосуточный пост организован.

У одной из камер на табуретке, привалившись спиной к выкрашенной в темно-синий цвет стене, сидел надзиратель. Сначала я решил, что он заснул на посту. Но при нашем приближении он резко вскочил и вытянулся по стойке «смирно».

– Открой! – распорядился старший надзиратель и пояснил, обращаясь к гостям из Москвы: – Приказано никого не пускать, а также исключить любое общение подследственного.

Надзиратель сначала заглянул в глазок, а только потом отодвинул засов и отпер замок. Затем распахнул дверь. Я через плечи сгрудившегося у входа начальства заглянули вовнутрь каменного «мешка».

Наверно, основатель монастыря и спроектировавший его архитектор были садистами, а жившие здесь монахи – мазохистами. Узкий пенал глубиной около двух метров, высотой меньше двух метров (при моем росте метр восемьдесят я едва не задевал головой потолок) и шириной чуть больше полутора метров. Крохотное окошко, через которое не увидишь происходящее во дворе. Поверхность стен была шершавой. Казалось, что штукатур вымазал их бетоном и куда-то исчез, так и не завершив свою работу.

Тусклый свет электрической лампочки, спрятанной под проволочным колпаком, освещал спартанскую обстановку. Узкая и короткая койка, которая вопреки существовавшим правилам не была пристегнута к стене, и поэтому обитатель камеры мог спать или лежать днем, – непозволительная роскошь для «врага народа»! Небольшой столик и привинченный к полу табурет, на котором восседал второй надзиратель.

При появлении начальства тюремщик вскочил, вытянулся по стойке «смирно» и замер, ожидая приказаний. Старший надзиратель сделал едва заметный знак рукой, и подчиненный беззвучно выскользнул в коридор.

– Какие-то они у вас молчаливые, – тихо произнес военный юрист.

– Больше молчишь, лучше служишь, – бодро ответил старший надзиратель. – Привыкли. Они ведь во время смены молчат весь день. Любые разговоры с подследственными, а также между собой запрещены.

«Они ведь, наверно, еще и присматривают друг за другом, – подумал я, – недаром парами дежурят». Во время службы на границе находившимся в секретах, а также в дозорах тоже было запрещено переговариваться, но там этот запрет был связан с объективными обстоятельствами – необходимость скрыть свое местонахождение от нарушителей. Понятно, что нельзя общаться с заключенными, но почему между собой тоже запрещено? Возможно, из-за того, чтобы создать для обитателей камер режим абсолютной тишины. Я вспомнил о своих ощущениях, которые испытал во время нахождения под следствием на Лубянке.

Мои воспоминания прервал стон лежащего на койке маленького человечка в потрепанных галифе и гимнастерке. Он уткнулся лицом в спрятанные под головой ладони и периодически издавал тихие и монотонные звуки.

Я решил, что бывший нарком сошел с ума, и испуганно взглянул на старшего надзирателя. В инструкции ничего не говорилось о том, как поступать в такой ситуации. Блохин однажды сказал, что несколько человек тронулись рассудком во время следствия, но их расстреляли как обычных людей. А как поступить с бывшим наркомом в такой ситуации? Военный юрист подумал о том же. Старший надзиратель поспешил успокоить нас:

– Не обращайте внимания, это он придуривается! Поужинал сегодня с аппетитом, а ближе к ночи каким-то нервным стал. Наверно, чувствует, что его ожидает… – и испуганно замолчал, сообразив, что сказал лишнее. Формально Ежов мог обжаловать приговор и добиться отмены смертной казни. Кроме того, никто из надзирателей, опять же, формально не знал фамилии обитателя камеры № 27 и не мог знать о том, что его должны расстрелять.

В реальности надзиратели давно опознали в подследственном бывшего наркома Ежова – ведь портреты последнего до осени 1938 года украшали стены помещений на спецобъекте № 110 и там, где надзиратели служили до этого. Могли они видеть его фотографию в газете «Правда»; впрочем, я сомневался, что они внимательно читали это издание. Поэтому надзиратели, вспомнив судьбу предыдущего наркома – Ягоды, могли предположить, что владельца «ежовых рукавиц» ждала пуля в затылок, как матерого «врага народа».

– Подследственный № 27, – внезапно рявкнул старший надзиратель, – встать! Руки за спину! Сука!

Бывший нарком медленно перевернулся на бок, затравленно и обреченно поглядел на столпившихся в коридоре визитеров, тяжело вздохнул и неуклюже сначала сел на койку, а затем так же медленно встал.

Заместитель Главного военного прокурора торжественно и монотонно сообщил Ежову о том, что его просьба о помиловании отклонена Верховным судом. После этих слов приговоренный внезапно побледнел, словно полупустой мешок с картошкой опустился на койку и громко разрыдался, закрыв лицо руками. Человек, отправивший множество людей на казнь и в ГУЛАГ, сам боялся умереть! Мне было противно смотреть на полумертвое и трусливое существо. Захотелось пинком ноги скинуть его на пол и словно футбольный мяч одним ударом отправить этот сгусток слизи в помещение, где расстреливали. Хотя такой легкой и быстрой смерти он недостоин. Хотелось пинать его ногами до тех пор, пока подлая душонка не покинет это тщедушное тельце.

Я вспомнил, что Блохин однажды рассказал, что Ежов регулярно присутствовал на казнях. И требовал от коменданта извлекать пули из голов расстрелянных высокопоставленных «врагов народа» и присылать ему. Не знаю, зачем наркому внутренних дел требовались эти пули. Говорят, что несколько из них (каждая завернута в отдельную бумажку с указанием фамилии жертвы) были изъяты во время обыска на квартире у Ежова. Куда делись остальные пули – не знаю. Может быть, нарком использовал их в каких-то только ему известных ритуалах. Может, во время очередной пьянки с подельниками уничтожил.

Ежов был вообще странным человеком. Любил превращать казни в спектакль. Одно из его развлечений – один из приговоренных вместе с наркомом сначала наблюдал за тем, как казнили подельников, а в конце спектакля сам получал пулю от палача. Другое – заставить Блохина надеть кожаный фартук, кепку и перчатки и в таком виде расстреливать «врагов народа». Третья идея – тем, кому Ежов симпатизировал, перед расстрелом давать коньяк. Четвертая – перед казнью избивать приговоренных. Правда, бил не сам нарком – из-за маленького роста и рахитичного телосложения не мог он избивать людей, – а кто-то из его подчиненных. Комендант говорил, что вид корчившихся от боли людей радовал Ежова. Он фальцетом выкрикивал: «Еще! Еще! Сильнее! Давай! Еще раз!»

Сам я не присутствовал при этих экзекуциях – сначала служил на Дальнем Востоке, а потом сидел в камере на Лубянке – мне об этом уже Блохин рассказывал. А ведь мог и я оказаться на месте казненных. Если бы Берия вовремя Ежова не разоблачил. Мог бы вместо кабинета нового наркома оказаться в помещении для расстрелов и увидеть в первый и последний раз в жизни старого наркома. Вот ведь какие бывают повороты в судьбе. Я с Ежовым местами поменялся. Мои размышления прервал тихий приказ военного юриста:

– Уведите!

Надзиратели подхватили тщедушного человечка под руки, выволокли в коридор и потащили, словно мешок с картошкой, в помещение для расстрелов. Путь был долгим. Сначала нужно было добраться до лестницы, по ней спуститься на первый этаж, выйти на улицу, пересечь двор и затащить бывшего наркома в приземистое здание. По пути до входной двери Ежов лишь икал, вздрагивая каждый раз. Ноги его безжизненно волочились по чисто вымытому каменному полу. Когда вышли на улицу, тело у надзирателей приняли двое бойцов конвойных войск. Сильный мороз подействовал отрезвляюще на Ежова. Он перестал икать, во взгляде появилась осознанность, он напрягся и попытался вырваться из рук конвойных.

– Куда, сука! – рявкнул старший надзиратель и двинул кулаком в солнечное сплетение Ежову. Приговоренный скрючился, начал жадно хватать ртом воздух и повис на руках у конвойных. – Чего стоите, ведите!.. – приказал он.

Мы торопливо зашагали к месту казни. Ежов безуспешно пытался тормозить транспортировку своего тела ногами, громко визжал и пытался вырваться из крепких рук конвойных.

Через пару минут мы вошли в здание. Сопротивление Ежова прекратилось так же внезапно, как и началось. Старший надзиратель, раздосадованный произошедшим и боясь новых неожиданных поступков от бывшего наркома внутренних дел – например, начнет Сталина прославлять или, наоборот, ругать, – приказал Ежову снять галифе и гимнастерку. Приговоренный медленно исполнил это указание, оставшись в несвежих кальсонах и нижней нательной рубахе. Ботинки, правда, без шнурков, и портянки ему милостиво разрешили оставить. Вот в таком виде и молча он прошел последние метры в своей жизни.

Мы вошли в помещение, где расстреливали. Бетонный пол под наклоном и канавка для водостока. Бревенчатая стена со следами от пуль. Около входа у стены торчал кусок трубы с краном. После того как тела казненных погрузят в кузов грузовика, кто-нибудь из стрелков принесет резиновый шланг и из него смоет все следы крови.

В тот вечер этот порядок был изменен. Конвойные поставили Ежова лицом к стене и вышли из помещения. Визитеры столпились в коридоре. Блохин вошел вовнутрь с наганом в руке. Словно в тире, прицелился и плавно нажал на спусковой крючок. Грохот выстрела. Пуля разворотила затылок бывшего наркома. Тело медленно сползло вниз по стене…

Через несколько минут я с шофером – сотрудником автобазы НКВД – уложили труп на специальные брезентовые носилки и отнесли их к грузовику. После этого я оформил необходимые документы.

В ту ночь расстреляли еще одного «врага народа» – подельника Ежова. Второй труп мы тоже загрузили в грузовик. Затем я отвез оба тела в морг, где и оформил все необходимые документы. Много лет спустя я случайно узнал, что труп Ежова был кремирован, а урна с прахом захоронена на Донском кладбище.

Из книги Лубянка - Экибастуз. Лагерные записки автора Панин Дмитрий Михайлович

Как барон Тильдебранд агитировал министра Ежова Еще в большой пересыльной камере наше внимание привлек сухощавый господин западного облика, что-то быстро рассказывающий своему слушателю.Барон Гильдебранд, с которым мы познакомились, был родом из Прибалтики. Речь его

Из книги Откровения палача с Лубянки. Кровавые тайны 1937 года автора Фролов Петр

Расстрел В отличие от Блохина и других стрелков перед войной мне лишь однажды пришлось казнить приговоренных к высшей мере наказания «врагов народа». Хотя стрелять в людей мне приходилось много раз. Сначала на Дальнем Востоке, когда задерживали нарушителей, а потом на

Из книги Казнь Николая Гумилева. Разгадка трагедии автора Зобнин Юрий Владимирович

Команда Ежова Когда Ежов был назначен наркомом внутренних дел, то в НКВД у него не было своих людей – тех, кому он мог доверять. Руководство центрального аппарата, которое досталось ему в наследство от Ягоды, скомпрометировало себя соучастием в преступных деяниях

Из книги Святая Анна автора Филимонова Л. В.

Казнь Николая Гумилева. Разгадка трагедии. Повесть о смерти и бессмертии Николая

Из книги Походы и кони автора Мамонтов Сергей Иванович

Из книги Особый счет автора Дубинский Илья Владимирович

РАССТРЕЛ Нашей батареи тоже коснулась красная пропаганда. Стали дезертировать по ночам люди и уводили лошадей. Люди нас не особенно беспокоили: уходили ведь ненадежные, по большей части недавние пленные. Заменить их было нетрудно. А вот уведенная лошадь и седло нас очень

Из книги Сталин и заговор в НКВД автора Ежов Николай Иванович

Ордер Ежова Возвращался я в Казань с такой же тяжестью на сердце, с какой ехал в Москву. Но все же возвращался... Меня там не схватили, как схватили командира дивизии Даненберга, командира авиационной бригады Ивана Самойлова и многих других, опустошив в одну ночь десятки

Из книги Два брата - две судьбы автора Михалков Сергей Владимирович

Заявление Ежова с просьбой освободить от работы «В Политбюро ЦК ВКП(б)23 ноября 1938 годаТов. СталинуСовершенно секретноПрошу ЦК ВКП(б) освободить меня от работы по следующим мотивам:1. При обсуждении на Политбюро 19 ноября 1938 года заявления начальника УНКВД Ивановской

Из книги В лабиринтах смертельного риска автора Михалков Михаил Владимирович

О родственниках Ежова «30 января 1939 г. № 471/6 ЦК ВКП(б) - товарищу СТАЛИНУВ НКВД СССР от члена ВКП(б), сотрудника УНКВД по Московской области тов. ШАБУЛИНА Михаила Ивановича поступило заявление о том, что ему известно о террористических высказываниях ЕЖОВА ИванаИвановича -

Из книги Интимные тайны Советского Союза автора Макаревич Эдуард Федорович

О результатах обыска у Ежова «Начальнику 3_го спецотдела НКВДполковнику тов. Панюшкину //__ РАПОРТ __//Докладываю о некоторых фактах, обнаружившихся при производстве обыска в квартире арестованного по ордеру 2950 от 10 апреля 1939 года Ежова Николая Ивановича в Кремле.1. При

Из книги автора

Показания Ежова о педерастии «В Следственную часть НКВД СССР //-- ЗАЯВЛЕНИЕ --//Считаю необходимым довести до сведения следственных органов ряд новых фактов, характеризующих мое морально-бытовое разложение. Речь идет о моем давнем пороке - педерастии.Начало этому было

Из книги автора

Показания Ежова о необоснованных репрессиях «вопрос: Следствию известно, что проведенные органами НКВД СССР в 1937-1938 гг. массовые операции по репрессированию бывших кулаков, к-р. духовенства, уголовников и перебежчиков различных сопредельных с СССР стран вы использовали

Из книги автора

Последнее слово Н.И. Ежова на суде «Я долго думал, как пойду на суд, как буду вести себя на суде, и пришел к убеждению, что единственная возможность и зацепка за жизнь - это рассказать все правдиво и по-честному. Вчера еще в беседе со мной Берия сказал: «Не думай, что тебя

Из книги автора

Расстрел - Сынок, а сынок! - снова слышу над самым ухом. Прихожу в себя. Ничего не пойму. Где я? Слышу голос старика:- Заболел ты. Горячка у тебя. Второй день бредишь. Все плывет перед глазами. «Вот и смерть пришла…»И мерещится смерть с косой, костлявая, в белом балахоне,

Из книги автора

Расстрел - Сынок, а сынок! - снова слышу над самым ухом.Прихожу в себя. Ничего не пойму. Где я?Слышу голос старика:- Заболел ты. Горячка у тебя. Второй день бредишь.Все плывет перед глазами. «Вот и смерть пришла…» И мерещится смерть с косой, костлявая, в белом балахоне,

Из книги автора

Евгения Ежова, «рубенсовская» sex appeal Еще одна хозяйка салона, совратившая многие творческие натуры – Евгения Хаютина, жена наркома внутренних дел Николая Ивановича Ежова, палача партии, организатора массовых репрессий 1937 года. Она с ним познакомилась летом 30-го, когда он,